Понедельник, 06.05.2024, 17:33
Приветствую Вас Гость | RSS

Свет знаниям!

Меню сайта
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 67
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Форма входа

Есенин С.А.

(21 сентября (3 октября) 1895(18951003), — 28 декабря 1925). Поэт родился в селе Константиново Рязанской губернии в семье крестьян. В 1904 году начал обучение к Константиновском земском училище, затем обучался в церковно-учительской школе.

Есенин приехал в Москву осенью 1912 года и поступил на работу в книжный магазин, продолжил работу в типографии И.Д. Сытина.

В 1913 году будущий поэт поступил в Московский городской народный университет имени Шанявского на историко-философский факультет. Продолжал работу в типографии, что способствовало общению с поэтами Суриковского литературно-музыкального кружка.

Первые стихи С. Есенина были опубликованы в 1914 году в детском журнале «Мирою».

В 1915 году поэт из Москвы перебрался в Петроград, где читал свои произведения Блоку, Городецкому и многим другим известным поэтам того времени. В то же время Есенин сблизился с «новокрестьянскими поэтами». Годом позже, в 1916 году, поэт издал первый сборник стихов «Радуница», который принес ему известность. Организовывал вместе с Николаем Клюевым выступления в «народных» одеждах. В числе прочих значатся также выступления в Царском Селе перед Императрицей и ее дочерями.

До 1917 года Есенин поддерживал дружеские отношения с поэтом Каннегисером, который впоследствии убил председателя Петрограской ЧК Урицкого.

В 1918-1920 годах Есенин активно участвовал в кружке имажинистов .

В 1921 году поэт отправился в путешествие в Среднюю Азию, посетил также Урал и Оренбуржье. 2 месяца гостил в Ташкенте у друга-поэта А. Ширяевца. Выступал перед ташкентской публикой, читал стихи в домах своих друзей и на поэтических вечерах.

По наблюдениям очевидцев, Есенин любил бывать в старой части Ташкента, посещать чайханы, слушать местный фольклор.

Осенью 1921 года С. Есенин познакомился с танцовщицей Айсидорой Дункан. Свадьба прошла через полгода. После свадьбы пара отправилась в длительное путешествие по Европе и США. Около полутора лет провел Есенин в Штатах. Газета «Известия» опубликовала труб поэта об Америке «Железный Миргород».

Вскоре после аозвращения на Родину Есенин и Дункан разошлись.

В одном из последних произведений («Страна негодяев») Есенин очень резко отзывается о нынешнем руководстве страны, чем вызывает повышенный интерес к свой персоне со стороны правоохранительных органов. Во многих печатных изданиях стали появляться критические заметки о поэте, обличающие его в пьянстве, драках и иных антиобщественных поступках. Но стоит признать, что Есенин иногда давал поводы для подобных обвинений…

В 1925 году С. Есенин женился в последний раз на Софье Толстой, внучке Л.Н. Толстого. Но брак не оказался удачным.

В конце 1925 года жена Есенина договорилась о госпитализации поэта в платную неврологическую клинику. Об этом знали лишь несколько самых близких поэту людей.

Существует две версии причин госпитализации С. Есенина. Первая — лечение депрессивного состояния, в том числе и алкогольной зависимости, вторая — постоянное наблюдение правоохранительных органов (мнимое или реальное). Именно вторая причина заставила поэта в обстановке спешки и тайны покинуть клинику и перебраться в Ленинград.

28 декабря 1925 года тело С. Есенина нашли в одном из номеров ленинградской гостиницы «Англетер». Поэт был повешен на трубе парового отопления. Последнее стихотворение было написано кровью в этой же гостинице – «До свиданья, друг мой, до свиданья…»

По официальной версии Есенин совершил самоубийство в состоянии депрессии. До 1970-1980 годов других версий не вдвигалось. В это время возникло несколько новых версий. В их числе убийство поэта в с последующей инсценировкой самоубийства: в корыстных целях, на почве ревности, убийство сотрудниками Объединенного государственного политического управления (ОГПУ).

В 1989 году под эгидой ИМЛИ имени Горького была создана Есенинская комиссия под председательством Ю. Л. Прокушева; по её просьбе был проведён ряд экспертиз, приведших к следующему выводу: «…опубликованные ныне „версии“ об убийстве поэта с последующей инсценировкой повешения, несмотря на отдельные разночтения… являются вульгарным, некомпетентным толкованием специальных сведений, порой фальсифицирующим результаты экспертизы» (из официального ответа профессора по кафедре судебной медицины, доктора медицинских наук Б. С. Свадковского на запрос председателя комиссии Ю. Л. Прокушева).

В 1990-е годы различными авторами продолжали выдвигаться как новые аргументы в поддержку версии об убийстве, так и контраргументы против неё. Версия убийства Есенина троцкистами была представлена создателями телесериала «Есенин».

Похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище.

Лирика Есенина

В предисловии к собранию сочинений (1924) Есенин разъяснял: « «Все творчество мое есть плод моих индивидуальных чувств и умонастроений. <…> В стихах моих читатель должен главным образом обращать внимание на лирическое чувствование и ту образность, которая указала пути многим и многим молодым поэтам и беллетристам. Не я выдумал этот образ, он был и есть основа русского духа и глаза, но я первый развил его и положил основным камнем в своих стихах. Он живет во мне органически так же, как мои страсти и чувства».

Заметим: поэт говорит не об разных образах (тропах), а о едином, целостном образе, который является основой русского духа и глаза (духовное и материальное перечислено в одном ряду) и оказывается основным камнем в стихах. «Все стихи Сергея Есенина – песни одной большой поэмы, - заметил филолог К. В. Мочульский. – Отдельные сборники «Радуница», «Голубень», «Преображение», «Трехрядница», «Господи, отелись», «Инония» и другие – только главы ее. Замысел могучий, план простой, тема – едина. Годы, разделяющие циклы стихотворений не изменяют общего построения» («Мужичьи ясли. О творчестве Сергея Есенина», 1923).
     Лирическим изложением сходных идей является стихотворение «Душа грустит о небесах…» (1919).

Душа грустит о небесах,
Она нездешних нив жилица.
Люблю, когда на деревах
Огонь зеленый шевелится.

То сучья золотых стволов,
Как свечи, теплятся пред тайной,
И расцветают звезды слов
На их листве первоначальной.

Понятен мне земли глагол.
Но не стряхну я муку эту,
Как отразивший в водах дол
Вдруг в небе ставшую комету.

Так кони не стряхнут хвостами
В хребты их пьющую луну...
О, если б прорасти глазами,
Как эти листья, в глубину.

     Первые два стиха здесь звучат вполне по-блоковски: поэт намекает на иной мир, к которому стремится душа (нездешние нивы, небеса). Но дальнейшая композиция строится на изображении именно этого мира, однако, в отличном от акмеистской предметности духе. Есенин не называет вещи, как Ахматова, Гумилев или Мандельштам, а метафорически преобразует, раскрашивает их, создавая яркую, праздничную живописную картину, даже если отдельны детали и эпитеты говорят о другом.
     Листья в этом стихотворении превращаются в зеленый огонь, сучья окрашиваются в золотой цвет и сравниваются со свечами, в воде отражается луна и комета, слова сравниваются со звездами. Прорастающие в глубину глаза одновременно видят прошлое и настоящее, мелкие детали и огромный мир. Образные детали не просто складываются в непротиворечивую картину, пейзаж, но объединяются чувством лирического героя, его особым, волшебным зрением.
     К. В. Мочульский назвал метод ранней есенинской лирики зоологическим претворением мира и точно объяснил его истоки и своеобразие: «Излюбленный - и быть может единственный – прием, которым оперирует Есенин, - метафора. Он как будто специализируется на нем. У него огромное словесное воображение, он любит эффекты, неожиданные сопоставления и трюки. Мифология первобытного народа должна отражать его быт. <…> Скотовод воспринимает мироздание сквозь свое стадо. У Есенина это проведено систематически».
     Метафора Есенина не обязательно наглядна, но всегда эмоционально обоснована и в этом смысле органична. С чем только не сравнивает, как только метафорически не преображает поэт любимую луну (месяц)! Существует целая гроздь «лошадиных» метафор: «Желтые поводья / Месяц уронил» («Дымом половодье...»); «Месяц, всадник унылый, Уронил повода» («Покраснела рябина...»); «Хорошо бы, на стог улыбаясь, / Мордой месяца сено жевать...» («Закружилась листва золотая...»), «Рыжий месяц жеребенком / Запрягался в наши сани» («Нивы сжаты, рощи голы...»). В других стихотворениях ночное светило превращается в кудрявого ягненка («За темной прядью перелесиц…»), желтого медведя («Пугачев»), утопленного щенка («Песнь о собаке»), золотую лягушку («Я покинул родимый дом…»), золотой бугор («Под красным вязом крыльцо и двор…»), маятник («Где ты, отчий дом…»), кувшин, которым можно зачерпнуть молоко берез («Хулиган»).
     Основания для сравнения бегущего по небу месяца с жеребенком или отражения луны на воде с лягушкой очевидны: это простая метафора. Но, появившись однажды в мире Есенина, она развивается по своим законам, многократно преобразуется, теряет непосредственную наглядность, сохраняя однако, смысловую связь с первоначальным сравнением. Если месяц – жеребенок, то у него есть морда и он может уронить повода. Если он так же молод и забавен, как жеребенок, то почему бы не увидеть в нем еще и ягненочка (хотя никакой внешней «кудрявости» в нем уже нет), а в полной луне – огромного рыжего медведя?
     Зоологические сравнения и метафоры множатся. «Осень - рыжая кобыла - чешет гриву» («Осень»), «Пляшет ветер по равнинам, / Рыжий ласковый осленок» («Сохнет стаявшая глина...», «Тучи с ожерёба / Ржут, как сто кобыл», «Небо словно вымя, /Звезды как сосцы» («Тучи с ожереба…»), «Отелившееся небо / Лижет красного телка» («Не напрасно дули ветры...»).
     Вселенная Есенина - крестьянский двор, разросшийся до огромных, почти космических масштабов. Она изображается в ярких, резких тонах напоминающих о русской иконописи (золотой, синий, голубой).
     Но с небес поэт все время возвращается к подробностям крестьянской жизни: от щенка-месяца к обыкновенным щенкам, из мира-храма в деревенский дом.

Пахнет рыхлыми драченами;
У порога в дежке квас,
Над печурками точеными
Тараканы лезут в паз.
<…>
А в окне на сени скатые,
От пугливой шумоты,
Из углов щенки кудлатые
Заползают в хомуты.
(«В хате», 1914)

     При этом Есенин никогда не забывает, что он живописует русский мир. Слово Русь в его стихах столь же частотно, как и слово месяц. Уже в ранних стихах образ есенинской России противоречив. Она прекрасна, но бедна, разбойна и богомольна, кротко-печальна и разгульно-весела. Однако отношение к ней поэта неизменно. О любви к Родине Есенин говорит простыми словами.

Если крикнет рать святая:
"Кинь ты Русь, живи в раю!"
Я скажу: "Не надо рая,
Дайте родину мою".
(«Гой ты, Русь, моя родная...», 1914)

О Русь - малиновое поле
И синь, упавшая в реку, -
Люблю до радости и боли
Твою озерную тоску.
(«Запели тесаные дроги...», 1916)

Звени, звени, златая Русь,
Волнуйся, неуемный ветер!
Блажен, - кто радостью отметил
Твою пастушескую грусть.
Звени, звени, златая Русь.
(«О верю, верю, счастье есть!..», 1917)


     Лирический герой: от инока к хулигану

     В гармоничном мире златой Руси существует и соответствующий лирический герой. Как и в петербургских салонах, в лирических произведениях Есенин играет разные роли. Он – простой пастух, разгульный гусляр, смиренный инок, восхищенный созерцатель природы.

На бугре береза-свечка
В лунных перьях серебра.
Выходи, мое сердечко,
Слушать песни гусляра.
(«Темна ноченька, не спится...», 1911)
Пойду в скуфье смиренным иноком
Иль белобрысым босяком -
Туда, где льется по равнинам
Березовое молоко.
(«Пойду в скуфье смиренным иноком...», 1914)
Я - пастух; мои хоромы -
В мягкой зелени поля.
<…>
Позабыв людское горе,
Сплю на вырублях сучья.
Я молюсь на алы зори,
Причащаюсь у ручья.
«Я, пастух, мои палаты...», 1914)
 

 Естественно, у двадцатилетнего поэта были стихи, посвященные любви. При этом любимая девушка обычно изображается как фольклорная красная девица («Хороша была Танюша, краше не было в селе, / Красной рюшкою по белу сарафан на подоле»; «С алым соком ягоды на коже, / Нежная, красивая, была / На закат ты розовый похожа /И, как снег, лучиста и светла»). Героиня первой баллады «Хороша была Танюша…» трагически гибнет, второе стихотворение «Не бродить, не мять в кустах багряных…» тоже повествует о расставании («Со снопом волос твоих овсяных / Отоснилась ты мне навсегда»). Но эти драматические события происходят в мире, который почти не затрагивают исторические события.
     Александр Блок откликнулся на начало мировой войны стихотворением, в котором проводы ополченцев на петроградском вокзале воспринимаются поэтом как народная трагедия, хотя сами участники ее не замечают:

В этом поезде тысячью жизней цвели
Боль разлуки, тревоги любви,
Сила, юность, надежда... В закатной дали
Были дымные тучи в крови.
<…>
Эта жалость - ее заглушает пожар,
Гром орудий и топот коней.
Грусть - ее застилает отравленный пар
С галицийских кровавых полей...
(«Петроградское небо мутилось дождем…», 1 сентября 1914)

     Сергей Есенин месяцем раньше пишет тоже пишет о проводах на службу деревенских рекрутов. Поэт любуется колоритными деталями проводов, дает жанровую картинку, находясь на одном уровне, заодно с персонажами, никак не предчувствуя будущих катаклизмов.

Распевали про любимые
Да последние деньки:
"Ты прощай, село родимое,
Темна роща и пеньки".

Зори пенились и таяли.
Все кричали, пяча грудь:
"До рекрутства горе маяли,
А теперь пора гульнуть".

Размахнув кудрями русыми,
В пляс пускались весело.
Девки брякали им бусами,
Зазывали за село.

     Его реакцией на революцию были бунтарские, богоборческие «маленькие поэмы», о которых уже говорилось в биографическом разделе главы. Но Есенин относился к ним по-особому. Он быстро «забыл» об этом религиозном прославлении переворота, отказался от абстрактно-религиозной, напоминающей об Андрее Белом и Маяковском, образности, перешагнул через нее. В собрании его сочинений поэмы составили особый раздел.

Однако в художественном мире Есенина происходят и дальнейшие существенные изменения. Любовно и тщательно воссоздаваемый мир деревенского мифа вдруг оказывается прошлым.
Я покинул родимый дом,
Голубую оставил Русь.
<…>
Я не скоро, не скоро вернусь!
Долго петь и звенеть пурге.
Стережет голубую Русь
Старый клен на одной ноге.
(«Я покинул родимый дом...» (1918).

     Эпитет голубой у Есенина чаще имеет не конкретный, а символический: смысл: это обозначение родного, близкого, любимого, божественного; голубыми оказываются долина, поле, водопой и одновременно – звездные кущи, душа, покой.
     Этой деревянной, березовой, голубой Руси приходит конец. Эпитет златой с Руси переносится на совершенно иной, враждебный хронотоп.

Да! Теперь решено. Без возврата
Я покинул родные поля.
Уж не будут листвою крылатой
Надо мною звенеть тополя.

Низкий дом без меня ссутулится,
Старый пес мой давно издох.
На московских изогнутых улицах
Умереть, знать, судил мне бог.

Я люблю этот город вязевый,
Пусть обрюзг он и пусть одрях.
Золотая дремотная Азия
Опочила на куполах.

А когда ночью светит месяц,
Когда светит... черт знает как!
Я иду, головою свесясь,
Переулком в знакомый кабак.
(«Да! Теперь решено. Без возврата...», 1922).

     В сборниках «Исповедь хулигана» (1921) и «Москва кабацкая» (1923) возникает образ страшного, враждебного города, изогнутых улиц и мрачных кабаков, куда не проникает солнце, где «пьют, дерутся и плачут», визгливо поет гармоника или дребезжит гитара, а любовь надрывна и продажна.

Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пальцы пляшут твои в полукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг.

Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.

Я не знал, что любовь - зараза,
Я не знал, что любовь - чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.
(«Пой же, пой. На проклятой гитаре...», 1922)

 

Из есенинских стихов исчезают тихий инок и мирный пастух, а вместо них появляется иной образ поэта - хулигана и скандалиста, бесцельно и мучительно прожигающего жизнь.

Шум и гам в этом логове жутком,
Но всю ночь напролет, до зари,
Я читаю стихи проституткам
И с бандитами жарю спирт.

Сердце бьется все чаще и чаще,
И уж я говорю невпопад:
"Я такой же, как вы, пропащий,
Мне теперь не уйти назад".
(«Да! Теперь решено. Без возврата...,», 1922)

     Эти стихи, лишь отчасти опирающиеся на реальную биографию поэта, принесли Есенину скандальную известность. Хулиган стал много известнее чем рязанский Лель или московский имажинист. Но логика поэтического дара вела Есенина дальше.
     В 1923 году он вернулся на родину дважды: вернулся из-за границы и попытался вернуться к источнику своих стихов, своего юного вдохновения.

     Мечтатель на Руси Советской: жалость, любовь, смерть
     В 1924 году Есенин пишет еще один своеобразный цикл маленьких поэм, связанных тематически и даже ритмически (разностопный ямб с преобладанием пятистопного). Ключевые строки «Возвращения на Родину» (1924): «Но все ж готов упасть я на колени, / Увидев вас, любимые края». В есенинские стихи отчетливо входит история. Поэт с удивлением и тревогой отмечает произошедшие в родной деревне изменения: сбитый с церкви крест, настенный календарь с портретом Ленина вместо иконы, комсомолка-сестра, открывающая, как Библию, «Капитал» Маркса. Поэт и сам пытается освоить «евангелие» новой эпохи: «Давай, Сергей, / За Маркса тихо сядем, / Чтоб разгадать / Премудрость скучных строк» («Стансы», 1924). Но роман с «Капиталом» не получается, что приводит Есенина к безрадостному выводу:

Ах, родина! Какой я стал смешной.
На щеки впалые летит сухой румянец.
Язык сограждан стал мне как чужой,
В своей стране я словно иностранец.
<…>
С горы идет крестьянский комсомол,
И под гармонику, наяривая рьяно,
Поют агитки Бедного Демьяна,
Веселым криком оглашая дол.

Вот так страна!
Какого ж я рожна
Орал в стихах, что я с народом дружен?
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.
(«Русь советская», 1924)

     Душой Есенин остается c Русью уходящей (так называется еще одна короткая поэма 1924 года): с жеребенком, который не может угнаться за поездом, с псалтырью, а не Марксом, с народной песней, а не агитками Демьяна Бедного или Маяковского.
     В стихи 1923 – 1925 годов в гораздо большей, чем ранее, степени входит не только история, но и есенинская биография. Как и Маяковский, поэт вводит в стихи своих родных («Письмо матери», «Письмо деду», «Письмо к сестре»), подробности своей жизни («Мой путь»). Прежние образы инока, пастуха, хулигана сменяются лирическим героем, максимально близким автору.
     «Читатель относится к его стихам как к документам, как к письму, полученному по почте от Есенина», - заметил – неодобрительно - современник поэта литературовед Ю. Н. Тынянов («Промежуток», 1924). Но такая интимность стала заразительным свойством стихов Есенина. С этого времени для поэтов и читателей нескольких поколений, он становится близким собеседником, даже не поэтом Сергеем Есениным, а просто Сережей.
«Вы умеете, коль надо, / двинуть с розмаху по роже? / Вы умеете ли плакать? / Вы читали ли Сережу?» - спрашивает невидимых оппонентов начинающий шестнадцатилетний Павел Коган в эпоху, когда интерес к поэту был объявлен нежелательной есенинщиной («Я привык к моралям вечным…», 1934). (Через восемь этот лет замечательный поэт погибнет на войне, ему будет всего 24 года.)

Не достигнув еще и тридцати лет, Есенин чувствует себя человеком, прожившим огромную жизнь. В одном его стихотворении возникает афоризм, который тысячи раз переписывали в свои тетрадки, цитировали, повторяли разочарованные юноши:

Ведь и себя я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.
(«Мне грустно на тебя смотреть...», 1923)

     Мотив подведения итогов становится определяющим в стихах Есенина. Удаль, озорство, хулиганство воспринимаются теперь как прошлые ошибки. На смену им приходят покаяние, созерцательность, светлая грусть.

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,
Синь очей утративший во мгле,
Эту жизнь прожил я словно кстати,
Заодно с другими на земле.
(«Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…», 1925)

     Поздняя лирика Есенина – постоянное прощание с миром.

Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать.
(«Мы теперь уходим понемногу...», 1924)

     Дальше в этом стихотворении перечисляются ценности, с которыми больно расставаться: это те же детали русской природы, березовые чащи, осины, розовая вода (водь), лебяжья шея ржи. И опять, как в юности, Есенин простыми прямыми словами говорит о счастье существования, любви, творчества.

Много дум я в тишине продумал,
Много песен про себя сложил,
И на этой на земле угрюмой
Счастлив тем, что я дышал и жил.

Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве
И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.

     Зверье – предмет особого поэтического внимания Есенина. В его лирике постепенно сложился цикл стихотворений о драмах и трагедиях «братьев наших меньших». Он сочиняет стихи о старой корове, вспоминающей убитого сына-теленка («Корова», 1915), о раненой лисице («Лисица», 1915), Он понимает горе собаки, щенков которой утопил бездушный хозяин («Песнь о собаке», 1915).
     То же животное становится одним из главных героев стихотворения «Сукин сын» (1924). «Мне припомнилась нынче собака, / Что была моей юности друг», - вспоминает поэт о прошлом. А возвращение в родные места начинается со встречи с «молодым ее сыном» и трогательного вопроса: «Хочешь, пес, я тебя поцелую / За пробуженный в сердце май?».
     В стихотворении «Собаке Качалова» (1925) реальный Джим, пес известного артиста Московского Художественного театра, наделяется еще одной ролью: любовного посредника, который должен объяснить любимой женщине то, в чем так и не сумел признаться сам поэт: «Она придет, даю тебе поруку./ И без меня, в ее уставясь взгляд, / Ты за меня лизни ей нежно руку /За все, в чем был и не был виноват».
     Друг и брат животных оказывается собратом всего живого.
     Мотив смерти как растворения в природе представлен в поздних стихах Есенина не только прямо, в виде словесных формулировок («Листья падают, листья падают./ Стонет ветер, / Протяжен и глух. / Кто же сердце порадует? / Кто его успокоит, мой друг?») но и в духе ранней лирики, мифологически.
     В первой строфе стихотворения «По осеннему кычет слова» (1920) из осеннего пейзажа вырастает первое сравнение: «Облетает моя голова, / Куст волос золотистый вянет». Во второй и третьей строфах происходит мгновенная трансформация, преображение: лирический герой превращается в дерево. Осина называется его матерью, месяц садится в его редкие кудри (крона с листьями), зимой эти кудри-листья совсем облетают («Скоро мне без листвы холодеть, / Звоном звезд насыпая уши»). Завершается стихотворение композиционным кольцом:

Новый с поля придет поэт,
В новом лес огласится свисте.
По-осеннему сыплет ветр,
По-осеннему шепчут листья.

     Подобное отождествление - важная часть лирического чувствования поэта. Образы-бревна (вспомним еще раз метафору «изба нашего мышления» в «Ключах Марии»), плотно прилегая друг к другу, создают миф о человеке-дереве, человекодереве. По другим текстам мы, кажется, можем догадаться, что это – клен. «…тот старый клен / Головой на меня похож», - концовка стихотворения «Я покинул родимый дом» (1918). «Нынче юность моя отшумела, / Как подгнивший под окнами клен», - сказано в стихотворении «Сукин сын» (1924). В финале стихотворения «Слышишь - мчатся сани, слышишь - сани мчатся…» (3 октября 1925) герой танцует на зимней поляне вместе с любимой и кленом. В знаменитом «Клен ты мой опавший, клен заледенелый» (28 ноября 1925): «Сам себе казался я таким же кленом, / Только не опавшим, а вовсю зеленым». Образ прорастает корнями в глубину, скрепляет отдельные стихи в циклы и книги.

В последних стихах Есенина поэтика сложных образов (недаром он исповедовал имажинизм) сочетается с поэзией простых слов (недаром он больше всего любил Пушкина).

Над окошком месяц. Под окошком ветер.
Облетевший тополь серебрист и светел.

Дальний плач тальянки, голос одинокий -
И такой родимый, и такой далекий.

Плачет и смеется песня лиховая.
Где ты, моя липа? Липа вековая?
(«Над окошком месяц. Под окошком ветер...», август 1925)

Вечером синим, вечером лунным
Был я когда-то красивым и юным.

Неудержимо, неповторимо
Все пролетело... далече... мимо...

Сердце остыло, и выцвели очи...
Синее счастье! Лунные ночи!
(«Вечером синим, вечером лунным…», октябрь 1925)

      Яркость и буйство праздничных красок в последний раз буйно вспыхивает в цикле «Персидские мотивы» (1924 – 1925). Написанные в Баку об экзотическом мире Персии (в которой Есенин так никогда и не побывал), стихи изображают причудливый восточный мир в тех же цветах, в каких юный Есенин описывал Русь, золотой и голубой: голубую оставил Русь – голубая родина Фирдуси, голубая да веселая страна; звени, звени златая Русь, золотою лягушкой луна – в лунном золоте целуйся и гуляй). И о любви Есенин теперь пишет не грубо и откровенно, в духе Москвы кабацкой, но с грустью и сожалением:

Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Там, на севере, девушка тоже,
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне...
Шаганэ ты моя, Шаганэ.

     Эта строфа, как и большинство стихов «Персидских мотивов» (и не только они), строится по принципу композиционного кольца. Постоянные анафоры, синтаксический параллелизм, другие виды повторов в поздних стихах Есенина не случайны
     Основная, доминирующая интонация есенинских стихов – песенная. Исследователи называют такой тип стиха напевным. Современники, слышавшие авторское исполнение свидетельствуют: поэт не просто читал, а почти пел стихи, растягивая гласные, выделяя в произведении внутреннюю мелодию. Не случайно позднее на есенинские тексты было написано множество песен; некоторые из них приобрели звание «народных».
     В рассказе В. М. Шукшина «Верую!» герой, у которого вдруг заболела душа, приходит за помощью к деревенскому попу, но вместо ожидаемой проповеди слышит резкие, иронические разговоры и песню об опавшем клене, предваренную мудрым замечанием: «Вот жалеют: Есенин мало прожил. Ровно - с песню. Будь она, эта песня, длинней, она не была бы такой щемящей. Длинных песен не бывает». Есенинская короткая песня стала важным, необходимым звеном русской лирики ХХ века.
     Есенин и Маяковский часто сталкивались, полемизировали, претендовали на первое место в поэзии 1920-хгодов. Эстетические отношения между их художественными мирами можно представить цепочкой оппозиций.
     Есенин - последний поэт деревни. - Маяковский – певец адища города.
     Есенин - чистый лирик, он даже Пугачева делает своим alter ego.- Маяковский из лирического рода все время рвется к эпосу, к изображению Революции и Истории.
     Имажинист Есенин смотрит в прошлое. – Футурист Маяковский рвется в будущее.
Метафора Маяковского конструктивна, способ ее развертывания – реализация (пожар сердца). - Метафора Есенина – органична, она развертывается в антропоморфные образы («старый клен головой на меня похож»)
     Стих Маяковского – ораторский, он строится на акцентированном слове, на выкрике («Слушайте, товарищи потомки!»). – Стих Есенина – напевный, он ориентирован, скорее, на внутреннее интонирование, на бормотание («Отговорила роща золотая…)
     Есенин и Маяковский - полюса русской лирики ХХ века. Но однополюсных магнитов, как известно, не бывает.

Поиск
Календарь
«  Май 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
  12345
6789101112
13141516171819
20212223242526
2728293031

inessa-v.ucoz.ru © 2024
Сделать бесплатный сайт с uCoz